Бумаги, найденные в домике тинро

Большую часть добычи в этих краях составляли самки.

Да, поначалу русские промышленники, а впоследствии американские арендаторы и бесчисленные своры пиратских шхун немало приложили усилий, чтобы истребить ценные породы пушно промыслового зверя как на Командорских островах, так и вблизи их. Подумать только, что огромное некогда стадо морского котика в 1911 году едва ли превышало на Командорах 9 тысяч голов!

После вышеназванного «Товарищества котиковых промыслов» острова до самой революции арендовали и другие русские торговые дома, но истребление котиков на путях миграции приняло такие размеры, что нечего было и думать о сколько-нибудь значительном восстановлении поголовья командорского стада. Да никто всерьез об этом и не думал. Все новые и новые торговые дома, как ни оценивай их деятельность, заботились прежде всего о том, чтобы набить потуже собственный карман. Хорошо об. этом сказал Плеханов в ответ на псевдодатриотические вопли отечественной буржуазии: ай-яй-яй, американцы грабят наше добро, не пора ли отдать морские промыслы «исключительно в русские руки». У Плеханова подход к подобным взрывам демагогии, конечно, по-марксистски точный: «Недогадливые люди и в этом случае скажут, пожалуй, что местному населению все равно, кто станет обирать и развращать его, русские или американцы,— писал он во «Внутреннем обозрении».— Но теперь уж никто не слушает недогадливых людей, и котиковые промыслы у Командорских островов, наверное, будут переданы «исключительно в русские руки», которые займутся там наполнением исключительно русских буржуазных карманов».

Дальнейшие события подтвердили безусловную правоту слов Плеханова.

Наконец пришло время, когда и следа не осталось от последнего торгового дома (И. Я. Чурина), кроме, впрочем, заботливо взятой командорцами на учет столовой и кухонной посуды, камина «Монитор», осветительных ламп с самыми неожиданными названиями («Чудо», «Триумф», «Эскулап», даже некоего «профессора Дом-берга»). Пришло время, когда благодаря энергичным мерам наших звероводов, благодаря чуть ли не полному сокращению забоя котиков их численность к семидесятым годам нашего века резко возросла. Резко, но далеко не сразу. Впрочем, было бы чересчур поспешным и неверным утверждать, что сейчас установилось некое идеальное равновесие между ростом стада и потребностями промысла. Думаю, такого равновесия и не буде! никогда. Биологам есть над чем поломать голову и ныне, когда на лежбищах наметилась тенденция к некоторому уменьшению секачей-производителей. Временная ли это депрессия или нечто более тревожное, пока судить трудно. Ясно одно: где-то допущен просчет, возможно— даны неточные рекомендации. Однако не приходится сомневаться, что командорцы справятся с возникшими трудностями и стаду захиреть не дадут. Не тот случай. Не те ныне порядки на островах.

Мне никогда раньше не приходилось работать в архивах, подтверждать свои догадки и предположения точными документами, ссылками на еще неизвестные читателю факты. Разных отчетных цифр, бумажек с подписями и 'печатями я откровенно сторонился: казалось, они могут сковать воображение, лишить свободы выбора. Но, правда, тогда, в 1959 году, мне еще был неведом вкус к очерку, к литературе факта, не томило желание написать об увиденном и узнанном без всяческих беллетристических ухищрений. И когда зоотехник зверокомбината предложил сходить с ним в домик ТИНРО (Тихоокеанский институт рыбного хозяйства и океанографии), я пошел туда вовсе не потому, что надеялся найти там какие-нибудь сведения и отчеты.

Научный сотрудник пункта (им был С. В. Мараков) уехал в отпуск. Но в домике, в ящиках на подоконниках, рос бледный лук, поливать который было поручено зоотехнику. Во время прогулок по берегу океана я уже не раз подходил сюда и старался заглянуть поверх занавесок в комнату, где на полках кучно стояли чучела птиц, торчали челюсти каких-то китообразных... Все это хотелось рассмотреть поближе, пощупать руками. В конце концов мне было передоверено поливание лука, так что я обследовал в домике все углы.

Внимание сразу привлекли какие-то бумаги, небрежными кипами лежавшие на полках стеллажа. Чувствовалось, что тут пахнет не очень давней, но все-таки историей. В домике было сыро, и, скажем, дневники промысловых надзирателей, помеченные 1910—1915 годами, уже покрылись плесенью. С особым интересом листал я папки с подшитыми документами примерно с 1910 года по 1930-й.

Оглавление