Бумаги, найденные в домике тинро

—- Ну а если придет другой? Опять бабахнешь? Это ты брось. В сущности, песец не всегда справится с черненьким двух-трех дней от роду, тот уже способен за себя постоять, песец тащит их еще мокреньких, малоподвижных. А теперь прикинь, сколько здесь будет зловонного последа ровно через десять-двадцать дней, если прогонять отсюда, песцов? Спасибо им, они хоть в какой-то мере роль санитаров на лежбище выполняют.

Песцов на лежбище, разумеется, никто стрелять не стал. Тем более что позже, в разгар гаремной жизни, песец меньше безобразничает; возможно, на него оказывает психологическое воздействие вся эта необозримая масса котиков, монолитно сгрудившихся на камнях, и он уже побаивается их; не трогает он черненьких и тогда, когда они собираются вместе, образуя так называемые детские площадки, или «дет ясли». Так что нет оснований говорить о серьезном вреде, наносимом песцами лежбищу. Если и есть какой-то вред, то он носит строго временный характер.

Между тем больно наблюдать самочку, переползающую через тела задавленных и живых черненьких, самочку, что кричит, ищет своего сосунка. А его, быть может, и в живых уже давно нет. Однако, если сосунок жив, матка его найдет даже среди миллионов черненьких. Тут у нее безотказно срабатывает поразительное, на взгляд человека, чутье. Но случается, что ищет она долго. А перед этим она кормится где-нибудь далеко в море. Для кормления малыша возвращается к берегу не чаще раза в неделю — и этого, очевидно, вполне достаточно, так как молоко у нее свыше сорока процентов жирности; оно раз в десять жирней коровьего; в нем больше белка, чем в коровьем, но меньше сахара...

Не очень-то уютно чувствуют себя черненькие котики на лежбище, даже когда под боком мать, хотя поначалу, до ухода на детскую площадку, они и держатся от нее вблизи; и уж совсем такой малыш предоставлен судьбе, пока мать плавает далеко в море.

Какого только дива не насмотришься на котиковых лежбищах! Бывает и так, что самка, почему-либо лишившаяся своего малыша, ворует чужого, насильно удерживает его при себе, пытается накормить, а когда идет купаться — уносит свою жертву в зубах. И в то же время если черненький по ошибке подползет не к своей матери (он плохо различает ее), эта чужая с непонятным стороннему наблюдателю озлоблением схватит его зубами и отбросит в сторону. Бедняжка подползет к другой — и та тоже цапнет его за мордочку. Хорошо, если его мать неподалеку — она приковыляет к обиженному детенышу и, облюбовав местечко поспокойней, начнет кормить.

...Вот так походишь, бывало, над обрывами и ущельями с Кириллом, основательно намерзнешься и ввалишься к ребятам-промысловикам в общежитие, в голубой теремок, ежегодно требующий ремонта и неослабного ухода (все здесь отсыревает, коробится, ржавчина жрет металлические предметы), в это тепло, чтобы просмотреть новую или не очень новую кинокартину. Здесь бывает, что смотрят и по три ленты за вечер. Из кухни аппетитно несет кислым парком — это преет в уксусном растворе (чтобы отбить запах рыбы) некое варево, умопомрачительная смесь из топорков, кайр, бакланов, каюрок с красными лапками; щекочет ноздри сатанинский этот навар.

Однажды здесь подали на второе сочную отбивную из мяса сивуча. Обедали биологи, занятые на котиковом промысле. Повариха-алеутка, высунув голову из окошка раздачи, спросила Маракова:

А как вы относитесь к сырой печени сивуча?

Положительно отношусь,— ответил Сергей Владимирович, с аппетитом жуя отбивную.— А что, у вас есть? Так давайте!

Я не оставила,— пожалела повариха,— сама вот поела, я люблю, ну а насчет вас я не была уверена, может, побрезгуете...

И тут сам собою возник за столом разговор, кому какую дичь пришлось в жизни попробовать. Это стоило послушать! Мараков признался, что ему однажды довелось съесть даже змею, какого-то полоза. Уже не говоря о мясе ондатры и енотовидной собаки. Дмитрий Чугунков сказал, что ел чайку (подумаешь, невидаль, кто ее не ел!), песца и лисицу (это уже мужской разговор). А Гена Нестеров нахваливал суп из сусликов.

Вот кому не грозит переход на пищу из каменного угля и даже, в лучшем случае, на пищу из планктона! -По крайней мере, до тех пор, пока водятся в море осьминоги, тюлени и сивучи.

Могучий, кстати сказать, зверь — сивуч. Иной самец больше тонны весом. Вид внушительный. Недаром Стеллер дал ему имя морского льва.

Оглавление