Ночевка превосходная
Раздолье здесь человеку, влюбленному в природу.
Нужно торопиться, чтобы спуститься до ночи к синеющему вдали морю Беринга. Но как пройти мимо кустика, усеянного шикшей так плотно, что сомкни лодочкой ладони — и сыпь в рот сразу горсть! Или по Фазилю Искандеру: «К земле простуженной приникши, ловлю губами капли шикши». Ягода не очень-то вкусная, зато немного утоляет жажду. Чем ближе к берегу, тем труднее продираться сквозь заросли, которые все больше идут здесь в рост, сатанински переплетаются. Тундра сильно расчленена, исполосована ручейками.
Наконец берег. Толстый мыс. Я здесь впервые. Иду влево, вскоре должна показаться юрташка. Подхожу к ней уже в сумерках.
Юрташка хороша, я уже отвык от таких. Быстро развожу трескучий костер, жарю грибы, кипячу кофе. Обычное меню. Впрочем, грибы грибами, но не помешает и тушенка. Жесть неподатлива. Консервный нож, сорвавшись с добрым зарядом энергии, вонзается в руку выше кисти. Довольно глубокую ранку тотчас промываю тройным одеколоном. Лезвием ножа, накаленным в огне, давлю в порошок таблетку стрептоцида. Засыпав ранку, тщательно бинтую ее, помогая себе зубами. Все же пустяковое это ранение немного волнует меня. Бывало, в детстве палец собьешь — пылью присыпал и побежал дальше. Тогда сходило...
А в общем все это мнительность. Мнительность в свою очередь возникает от одиночества. Горькая штука одиночество, особенно если остаешься наедине с пустыней. Сейчас Командоры — не пустыня, разумеется. А каково было тому Якову Мынькову, который прожил на острове Беринга, где не было еще ни живой души, семь лет кряду?!
История эта вкратце такова: в 1805 году штурман Потапов высадил на островах одиннадцать промышленников Российско-Американской компании для заготовок здесь мехов. Однако он не возвратился за ними, как обещал. Причина этого неизвестна. Семь лет спустя талантливый мореход штурман И. Ф. Васильев подошел к островам именно затем, чтобы отыскать этих промышленных людей. Начал он с Медного — идя вдоль берега, напряженно смотрел в подзорную трубу. Уже под вечер увидел-таки в одном из заливчиков хижину, велел выпалить из пушки и направил корабль к берегу. Вскоре от берега навстречу отошла лодка, в которой сидели все оставшиеся в живых семеро русских (из десяти высаженных). Радости их не было предела. Всех их удалось уговорить остаться здесь же еще на один долгий год, как того, вероятно, требовали интересы компании (Васильев забрал только больного).
Эти люди смогли прожить на Медном семь лет в общем благополучно. А вот каково пришлось их товарищу, высаженному на Беринге в одиночестве «для караулу наловленного... промыслу»?!
Васильев разыскал и его, хотя уже, верно, не надеялся увидеть живым. Надо ли говорить, что к жизни на острове Яков Мыньков не был подготовлен и учился здесь всему заново, как будто только на свет родился?!
«Надобно было,— жаловался он
Васильеву на свою судьбу,— доставать себе и пищу и одежду. Несколько дней я
совсем ничего не ел; в реке рыбы много, но чем ее ловить? Нужда научила меня
сделать из гвоздя уду, и я наловил себе рыбы. Тут надлежало подумать, как
достать огня, в котором я имел нужду и для варения пищи, и для согревания себя
от стужи. Долго не придумывал я способа; наконец вспомнил, что у меня, к
счастью, была бритва. Нашел кремень, древесную губку от тальника, растущего на
острове, и мне удалось высечь огонь. В жизнь мою ничему так не радовался, как
тогда! На том месте, где меня высадили, мало было способов для пропитания, и
для того я перешел на другую сторону острова и расположился жить при реке, в
которой было много рыбы. На зиму опять возвратился на прежнее место, где нашел
весь промысел песцов, оставленный мною в юрте и уже испортившийся. Я об этом не
жалел, а думал только о своем спасении. Настала зима, юрту занесло снегом, платье
и обувь все износилось. Всего нужнее был для меня огонь, и я с трудом мог
добывать его.