Ночевка превосходная
Вся надежда... Между тем дело охотников только стрелять да еще разве выделать шкурку. Об улучшении
качества меха голова у них обычно не болит. Как регулировать отбор производителей, разумно направлять рост стада — тоже не их забота. Да и сами госпромхозовские охотники пришли к выводу, что необходимо вернуться если уж не к клеточному, то к островному звероводству: к строительству стационарных ловушек-кормушек, к постоянной подкормке зверя. Иначе о рентабельности промысла голубого песца нечего и помышлять.
Сейчас на комбинате увлеклись норкой. Ну, а как обстоят дела с норкой, я узнал из выступления директора комбината Михаила Андреевича Рыжова на партийном собрании. Действительно, выгодно разводить этого шустрого мелкого зверька. И весьма наглядному росту поголовья можно только радоваться. Помню, в 1966 году я впервые увидел здесь норку, на ферме едва ли было сотни три зверьков, сейчас же три с лишним тысячи, норководство — ведущая и самая перспективная отрасль в командорском хозяйстве. Комбинат пока еще несет на каждой шкурке четыре рубля убытка, но уже при семи тысячах маточного поголовья (а здесь мечтают о десяти) пойдет чистая прибыль. Правда, уточнил директор, при условии твердых цен на корма. А условия эти будут лучше, нежели до сих пор, потому что вот-вот строители сдадут холодильник. Раньше пойманную летом своими силами рыбу негде было хранить, так что волей-неволей приходилось покупать треску со стороны, иногда втридорога.
Впрочем, минуточку: а вдруг на
норку спрос упадет? Либо что-то не заладится в хозяйстве, как это было с
песцом? Ведь, откровенно говоря, все же досадно, что песцовое звероводство,
поглотившее столько сил, средств и надежд, здесь себя не оправдало. Кто прав,
кто виноват — не мне судить. Зоотехния — сложная 
вещь. Но, возможно, конъюнктура
международного рынка еще заставит командорцев возвратиться к разведению
клеточного песца. Пути моды неисповедимы.
Скоро пойдут, пойдут грибы. Вот уже появились кое-где подберезовики, а чуть позже запестрят повсюду подосиновики. Тундра станет от их обилия конопатой. Свен Ваксель жаловался в своей книге, что они ели здесь «непотребную и натуре человеческой противную пищу». Это он напраслину возвел на Командоры. Куропаток они здесь ели да нежное мясо морской коровы. Великое спасибо надо сказать природе за такую пищу— если к ней есть соль да сахар. По крайности хотя бы соль. Рыба, которую в то время хоть руками греби, обилие птицы, первоклассные грибы, морошка, рябина— нет, Ваксель просто решил разжалобить лишний раз читателя. Между тем автор двухтомного «Исторического обозрения образования Российско-Американской компании» Тихменев особо подчеркнул, что «по изобилию местного продовольствия о. Беринг может считаться лучшим из всех островов северной части Восточного океана».
Чем дальше к югу, тем хаотичнее скалы. Но непроходимых мест почти нет. Шумней становятся птичьи базары. Бакланы подчас гнездятся совсем низко — правда, не настолько, чтобы могли достать песцы. Но я иногда достаю до гнезда палкой, а если положу камень на камень, то могу взять птенцов руками. Матери самоотверженно пытаются прикрыть их крыльями. До мельчайших подробностей виден в такие мгновенья зеленовато-сизый с черным зрачком глаз птицы, и темносерый мешочек под клювом — видимо, хранилище для рыбы — напряженно дрожит. Папаши тем временем добывают пищу. Бакланы принадлежат к так называемым веслоногим (то есть пеликанам, олушам, фрегатам и фаэтонам). Они хорошие ныряльщики, и способны даже под водой гоняться за рыбой, гребя не только лапками, но и крыльями. Однако перья у них быстро намокают, поэтому далеко от берега бакланы не летят, чтобы, если не удастся подняться в воздух, суметь кое-как приплыть к земле.
Вот еще одна бухта. Впереди вроде виднеется уже мыс Манати, дальше которого идти некуда. Мыс Маната назван так в знак того, что именно здесь когда-то водилось много коров — дюгоней, манати (как ошибочно считали по общему родству морских коров с дюгонями в отряде сирен).
Но, достигнув крайних скал, я убеждаюсь, что это не Манати (на котором должно находиться большое лежбище сивучей). Решаю дальше не идти: у ног глубокие вымоины, примыкающие к непропускам. Здесь вброд не пройти.