Алеуты
Все они переболели гриппом. В настоящее время почти сорок процентов атханцев больны туберкулезом».
Это почти тот самый уровень жизни, на котором мы остановились в рассказе о командорских алеутах дореволюционной поры.
Напрашиваются сравнения. Не буду говорить о болезнях; скажу лишь, что на советских Командорских островах есть больница, располагающая необходимым медицинским оборудованием, здесь работают несколько врачей, есть и хирург, и терапевт, и гинеколог. Болезням, таким образом, поставлен надежный заслон. Как и везде в нашей стране. Не хочу залезать и в дебри возрастной статистики. Скажу лишь, что знаком не . с одним алеутом, которому уже за семьдесят! Юлии Сергеевне Ладыгиной, знатоку алеутской кухни, не раз угощавшей меня чрезвычайно вкусными потрошками из бычков и фаршированными тресковыми желудочками, сейчас 84 года. Любопытно мне было в свое время познакомиться с Константином Семеновичем Аксеновым — алеутом, в молодости повидавшим мир. Будучи рулевым на охранном судне «Адмирал Завойко», заходил он в Хакодате, Нагасаки, Шанхай, Сайгон... Насмотрелся на ужасающую бедность чужих краев, на нищенские кунгасы с парусами из циновок, промышлявшие рыбу за 50—60 миль от родных берегов, на женщин, разгружавших уголь в японских портах... почти у каждой за спиной ребенок, а в руках килограммов на десять бамбуковая корзинка с углем... живой конвейер... И зубы у всех почему-то черные. Не утерпел Аксенов, спросил у синдо — их надзирателя, «почему у ваших мадамов зубы черные».
Оказалось, вдовы рыбаков. В знак траура красят.
Ох, как давно это было, еще на заре века. С тех пор чего только не пережил Аксенов, не раз, управляясь с бегучим такелажем, зубами в парус вгрызался, а то ведь порывом ветра снесет — и поминай как звали. Хорошую морскую выучку и классовую закалку получил в те годы Аксенов. В гражданскую быстро разобрался, где свои, а где чужие. Будучи старшиной катера, частенько по реке Камчатке партизан в сопки переправлял.
Но где бы ни носил его ветер странствий, все же пришел день, когда возвратился он на родную землю.
И приветствовал земляков довольно забавно: «Здорово, французы!»
С тех пор и знают его здесь, как «француза» (либо еще береговым боцманом зовут).
Тринадцать лет не видел я Константина Семеновича, И вот, поднимаясь из нижнего поселка Никольского, столкнулись мы на лестнице, Он не сразу меня признал, хотя и заговорил первым.
— Раньше я по этой лестнице бегом бегал,— сказал он, остановившись передохнуть,— а сейчас боюсь смайнаться... круто!
Бегом он бегал, надо, полагать, лет в шестьдесят. А нынче как раз стукнуло восемьдесят. Что и говорить— дата! Тут же сбегал я за фотоаппаратом — обрамленное белой бородкой, немного лукавое, всегда с ироническим прищуром, лицо его так и просилось на плёнку.
Утром, однако, я был поражен, увидев Константина Семеновича Аксенова бритым: никакой окладисто-степенной бородки, ничего от старого морского волка, разве только глаза по-прежнему задорно-смешливые, слегка навыкате.
— Внук заставил побриться,— смутился он.— Дед, говорит, ты еще молодой, сбрей бороду. Что, теперь для фотографии не гожусь?
Беспокойный старик! Ни минуты не посидит без дела. Обоснуется на ветерке около дома и что-нибудь делает, плетет — штерты какие-то, маты, весла строгает. Кому-то, глядишь, понадобятся. Недаром же зовут его береговым боцманом. Марку эту держит невзирая на годы.
А вот Евдокия Георгиевна Попова. Однажды наблюдал я за ней на районном партийном собрании. И невольно залюбовался: черты лица мягкие, однако характер виден, характер есть. Темная бронза кожи оттенена сединой волос, но карие глаза блестят юно.
Неожиданно для самого себя спросил в перерыве:
— Сколько же лет вам настукало, Евдокия Георгиевна?
Глупый вопрос. Да и знал ведь, что не меньше шестидесяти пяти... Посмотрела на меня внимательно — зачем это мне ее возраст понадобился?-—и сказала снисходительно-сердито:
— Тридцать три.