Алеуты
Приглашает садиться, и я мельком читаю на столе бланк радиограммы: «Ваш вызов принимаем включаемся соревнование досрочную обработку судна. Райком партии райисполком зверокомбинат».
Рассматриваю салон. На встроенном в панель стеллаже несколько справочников и учебников, томик новелл -Анатоля Франса, только что появившийся в продаже роман «Отсюда и в вечность» Джеймса Джонса. В глубине салона, за отодвинутой шторкой, видна каюта: над кроватью цветная фотография «целующихся» пингвинов, поверх одеяла лежит мандолина с искусной инкрустацией на деке. Не берусь судить по этим, быть может, малохарактерным приметам о каких-то душевных качествах Сергея Венедиктовича, и все же они мне кое-что говорят. Они как бы слегка приоткрывают завесу над тем сложным и труднопостижимым, что в обиходе принято называть внутренним миром человека.
На стеклянной полке в изящно-строгой рамке фотография средних лет женщины с лицом, я бы сказал, вдохновенно простым и вдохновенно красивым: короткая, тщательно уложенная прическа, прямой взгляд ясных глаз, затененных ресницами, прямой нос, чуть упрямо выдается нижняя губа, нитка белых бус на глухом сером платье. Подавляю соблазн спросить, кто-она...
Не по душе мне такие вот заранее подготовленные, по-журналистски торопливые встречи. Не сразу найдешь нужный ключ к разговору, какая-то скованность, лобовые вопросы;
— За что все-таки орден Трудового Красного Зна«-мени у вас?
Ничего, оказывается, выдающегося. Замещал на «Камчатсклесе» капитана, убывшего в отпуск, ну и добился значительного перевыполнения плана перевозок, экономии...
— А где бывали за все эти годы, в каких портах и странах?
О, где бывал! Куда пошлют, туда и идешь. Не обязательно с лесом (это чаще всего в Японию). Рыбакам в Бристольском заливе нужна бочкотара и соль — значит, идешь к берегам Аляски. В ГДР нужно взять сульфат — стало быть, потопали в ГДР по всем океанам. Бывал в Адене, в Сингапуре, в портах Китая...
И встречный вопрос: а судно наше вы уже осмотрели? Нет?
Сергей Венедиктович срывается с места,— именно срывается,— у него упругая походка, молодой порыв. А ведь ему уже 54 года!
Спускаемся в нижние этажи
лесовоза, который воистину огромен, как тут не гордиться,— в машинное
отделение, к шатунам и поршням, где все сверкает на
драенной
медью, белизной кафеля, голубой матовостью щитков управления. Сыплются цифры,
которые, правда, мало что мне говорят: такое-то водоизмещение, такая-то
скорость, но ее можно увеличить за счет того-то и того-то. Взгляните-ка, здесь
проходит гребной вал — прямо под нами...
Попутно Сергей Венедиктович знакомит меня с механиками и мотористами, иногда уважительно добавляя к фамилии:
— Ветеран. На «Леналесе» с самого перегона из Финляндии.
Беглый осмотр заканчиваем в просторной кают-компании. Опять во встроенном стеклянном шкафчике фотография той самой женщины. Рядом задрапированное кумачовым бантом горлышко бутылки из-под советского шампанского. Горлышко, оставшееся у женщины в руке, когда она ударила бутылкой по форштевню «Леналеса». Таков всем известный ритуал перед спуском корабля на воду. На медной табличке выгравировано его «метрическое свидетельство».
Теперь все понятно. Эта строголицая женщина с ясными серыми глазами — «крестная мать» судна, его добрый ангел-хранитель. Собственно говоря, она жена владельца финского судостроительного предприятия, и ей дарована честь провожать от его причалов каждое «новорожденное» судно. Взмахнуть рукой с приветом и надеждой: у них впереди многотрудная жизнь, соленые волны — не брызги шампанского.
Уже в салоне Сергей Венедиктович неожиданно говорит:
— Тут мне друзья принесли с берега юколы, специально попросил. Ну, я заперся на ключ, чтобы из капитанской каюты, так сказать, душком не шибало, и давай лакомиться! Верите, жажда какая-то на все, что еще с младенчества помнится,— на ракушек,