Село преображенское
поток
воздуха. Но он не может нырять. Крючкообразный клюв у него как бы перебит —
наружу торчат трубочки ноздрей (как и буревестник, он относится к так
называемым трубконосам). Оперенье дымчато-серое, грязноватое. Словом, никакого
сравнения с морскими попугаями — ипаткой или топорком! Зато к нему можно
вплотную подойти, птица доверчивая, и накрыть сачком-чиручем. Таким образом
глупышей ловят на Медном много. Здесь он имеет наибольшее промысловое значение
— и по праву: иные говорят, что у него мясо не хуже свиного, а иные •— что,
пожалуй, оно и куриному не уступит. Медновцы из мяса глупышей варят вкусные пельмени,
засаливают его на зиму. Пухом глупышей набивают подушки и перины.
На зиму птицы улетают, и на островах остаются разве утки-каменушки, кряквы, лайденные кулички (песочники), а в тундре забавные пуночки, которых местные жители называют снегйрьками, и куропатки, сменившие свой пестренький наряд на белые перьевые шубки. Зимой встречается в устьях речек и гусь-белошей, питающийся на лайде рачками-бокоплавами.
Суворов, еще в свое время, обратил внимание на чересчур избыточный промысел здесь птицы («...временами, особенно весной при первом появлении птиц, на Медном идет такая пальба, как будто бы наступает неприятель»). Птиц били не только из ружей, но и прямо выбирали из гнезд.
Сейчас нет и в помине прежних птичьих базаров. К сожалению, мы с большим опозданием прислушиваемся к разумным предостережениям. Но не все еще потеряно, тем более, что отстрел птиц здесь уже не столь интенсивен, как в прежнее время. Нужно привести его в какую-то определенную норму, не бить птиц ради забавы и потехи, как это мне приходилось не раз наблюдать.
На Юго-Восточном лежбище мне рассказывали, что добыча из 12—15 бакланов, почему-либо не использованная промысловиками, просто-напросто выбрасывалась. И это в то время, когда любому известно, что краснолицый баклан, так же как и красноногая говорушка,— виды эндемичные, то есть сохранившиеся в незначительном количестве, хорошо, если не только на Командорских островах. («Надо ставить вопрос, чтобы охрану птиц поручили нам,— сказал мне работник командорской рыбоинспекции Валя Пинигин.
— А то ведь эти бедные птицы нынче бесхозные, ни у кого о них голова не болит. Вот вы говорите, морская корова истреблена... Да разве только она? Была на островах исключительно ценная птица — палласов баклан. Уже больше ста лет, как ничего о ней не слышно. Уничтожили. Еще бы не уничтожить: шесть килограммов веса и мясо — пальчики оближешь. Да и мишень крупная: что ни выстрел, то в цель».)
Будучи однажды в Ленинграде, я специально пошел в Зоологический музей АН СССР, чтобы взглянуть на скелет морской коровы да заодно уж и на чучело этого баклана (хоть чучело осталось — даже, кажется, два). В экспозиции музея его не оказалось,— пришлось искать в лабораториях Института зоологии. Наконец нашел. Увидел, Действительно, птица была внушительная, длина тела сантиметров 80—90, размах крыльев свыше метра. Пожалуй, не очень-то и красивая — черная, с зеленовато-синим отливом оперения.
Идут споры, летал этот баклан или нет. Похоже, что все-таки летал.
Уже не летает.
В
Преображенском сошелся с мальчишками-алеутми. Для начала они угостили меня
чимичками. Это маленькие иссиня-черные моллюски, которыми густо обрастают все
прибрежные камни. Живут по двуединому циклу: прилив-отлив; ни вода их не
пугает, ни сушь... Минут пять их кипятят, а потом сыплют в юрман, как семечки.
Пойдешь вечером в клуб — все этим чимичками шелестят. Правда, извлечь чимичку
раковинки довольно сложно: нужна иголка или булавка.