Командоры зовут
Русское
христианство уже привило им другие обычаи погребения умерших. Само древнее
искусство мумифицирования покойников давным-давно позабыто и в местах исконного
обитания алеутской народности.
Однако несерьезная мысль порыться в могилах алеутов острова Медного (как более отдаленного и малодоступного для всякого рода искателей) кое-кого не на шутку смущала.
Что же касается меня — мир живой и разнообразной командорской природы будоражил душу, вот что не давало мне — да и Мише Жилину — покоя! Особая настроенность этой океанической земли, отороченной пеной штормовых накатов, убаюканной шелестом буйных трав, таких, что в рост человека. Земли под крылом дождей...
Однажды мы путешествовали по Медному втроем — я, биолог Сергей Владимирович Мараков и один простодушный парнишка, охотовед с Камчатки. Пронзительная опрокинулась над островом синева. Куропатки неподалеку кракали. С берега несло душным медовым настоем каких-то желтых цветов.
— Замечательная земля,— изнемогая от обилия впечатлений, сказал неожиданно тот паренек.— Еще бы лес здесь рос...
— Ну нет, не скажите,— возразил Сергей Владимирович,— в том-то, быть может, и все трудно постижимое, неопределимое словами очарование этой земли, что нет здесь леса, зато есть раздолье, простор для глаз.От того-то здесь и возникает, видно, эта вот душевная окрыленность... всегда тянет куда-то, всегда чего-то ждешь. Даже дожди — и те отрадны, есть в них некая поэтическая грусть.
Не могу не согласиться с ним. Не потому ли я опять на Командорах? Впрочем, этому поспособствовали и ра-10
Нее завязанные знакомства. Добрые знакомства с добрыми людьми.
Следует оговориться, что я побывал здесь в 1959, 1966, 1967, 1969, 1971 и в 1972 годах и для большего удобства изложения событий иногда мне придется смещать их во времени. В общем, достоверности книги это не нарушит. Тем более что это вынужденное смещение ни в коей мере не коснется исторических фактов-
Т рудно передать чувство душевной приподнятости
и острого любопытства, с которым я хожу всегда по земле острова Беринга, по улицам единственного здесь села Никольского (уточняю заодно, что оно является центром Алеутского национального района, расположенного на Командорах).
Может, старожилы ко многому уже привычны и вон ту ребятню, шлепающую босиком поблизости от Гаванской речки с какими-то дротиками в руках, попросту не замечают. Хотя вода ледяная, носы у мальчишек мокрые, и гнать бы их следовало оттуда. Но никто не гонит. Оказывается, после отлива в лужах вдоль речки остается не успевшая улизнуть камбала, плоско прилипает ко дну, ждет часа, когда опять придет большая вода. Тут-то мальчишки и высматривают ее, пронзают дротиками насквозь.
Потешный промысел! Но разве сравнить его с ловом уйка, маленькой шустрой рыбки (по определителю она известна как мойва). Когда подступает пора, уёк собирается в плотные косяки и идет к берегу. Здесь он мечет икру, приклеивая ее к водорослям. Обычно это происходит ночью.
Волна густо выплескивает рыбку на мелководье, где ее уже поджидают с ведрами, сачками, со всякой рыболовной снастью толпы людей. Лов уйка — не только промысел, это еще и празднество, ночная феерия, веселая толчея людей, поголовно знакомых друг с другом.
Здесь начальство, здесь и рабочие, здесь учитель, здесь и его ученики... Все равны перед богом спортивной охоты. Все спешат. Ведь нерест проходит быстро — ночь, две, редко три... В конце мая либо начале июня. Тут уж смотри не прозевай: примерно за неделю до лова теплеет вода и к берегу устремляются мириады светящихся микроорганизмов. Они-то и вызывают ее свечение, флуоресценцию. Зачерпнешь, а вода в горсти как живое серебро, холодным расплавом льется между пальцами. Значит, скоро пойдет уёк.