Командоры зовут

— Не-ет, юрташка в той бухте хорошая,— возражает он,— это ты брось, там вполне можно жить. Ты вона когда ночевал, позапрошлым летом, а я нонешней зимой печку там отремонтировал, стены подлатал, нары сколотил.

Если, придя на ночлег в эту либо другую юрташку, вымокший под дождем и усталый, обнаружишь у печки колотые сухие дрова, а на стенке кульки с сахаром и макаронами — это опять-таки постарался Томатов.

Либо попросит его заезжий геолог:

— Егор Петрович, завтра воскресенье, но, может, подбросите меня на вездеходе к Тонкому мысу — там где-то аметистовая жила на поверхность выходит, надо бы глянуть.

День ли, ночь ли — Томатов всегда готов. Главное — чтобы вездеход был исправен и чтобы начальство разрешило, а за водителем дело не станет. Ему в конечном счете и самому любопытно посмотреть, что там за жила, да еще аметистовая. Привезет сиреневый камень со 24

свежим изломом, поставит дома на тумбочку... Теперь и другим эту жилу покажет.

Появились в селе девушки-орнитологи — Эля Мих-тарьянц и Люба Фирсова. Им предстояло провести лето в палатке на маленьком островке Топорковом,— там одни только птицы да полно клещей. И нет даже пресной воды. Не Томатова это забота — однако все лето он доставляет девушкам на моторке воду. Не так-то и близко — километра четыре надо волну давить. Хорошо, если ветер не усилится да мотор не заплеснет.

Отстала от группы туристка — а где жить?

—            Правда,— сказала она мне,— снабдили меня на Камчатке адреском. Чуть что, мол, тут есть Томатов, он устроит.

Я и сам не раз давал его адресок москвичам, жаждущим повидать Командоры. Найдете, мол, Томатова там. И все будет в порядке. С ним не пропадете.

Немного докучает ему домашнее хозяйство — хочешь не хочешь, а жене надо помогать. Куры, поросенок, корова... Однажды разозлился и заявил:

—            Надоело! Вот зарежу корову и уеду в Антарктиду.

Год спустя корову действительно зарезал, но, при всей неугомонности натуры, в Антарктиду все же не поехал. Да и зачем? Он к островам душой прикипел. Здешнюю жизнь принимает широко и, я бы сказал, радостно. Что касается снега — за ним на край света ехать не нужно. Девять месяцев тут зима, а в три вроде бы летних без телогрейки на улицу тоже не сунешься.

Вечерами нам не скучно. Мы тут вполне уже люди свои. Тем более в редакции газеты «Алеутская звезда». Здесь можно прямо с телеграфной ленты узнать последние тассовские новости, разведать, какой транспорт сюда подходит и что везет, можно просто отдохнуть, слушая магнитофонные записи, полистать у печки старые подшивки. Газета у командорцев хоть и небольшая, двухполоска, зато насыщена информацией до предела: есть в ней место и стихам, и прозе, и восторженному слову краеведа...

И вообще газета с наваром,— довольно заметил однажды Миша Жилин,— есть что почерпнуть.

Ну что, ребята, может, пойдем домой,— скажет редактор, когда дела по очередному номеру закончены; в газете все сотрудники молодые, молод и сам «шеф» Гена Баланев.— Пойдем протопим да заварим чай погуще. Где-то там у меня лимон завалялся.

Что и говорить, это редкость, хотя и завозят изредка сюда цитрусы. И еще яблоки. Лимон, на который Гена намекнул, я уже видел. У него какой-то мумифицированный вид. Оказалось, что хранился в луке: корка при этом способе сохнет, и сочная сердцевина остается как бы в жестком сосуде.

Оглавление